Nderron jete aktori i madh shqiptar Sulejman Pitarka. Artisti i mirenjohur i teatrit dhe kinematografise shqiptare vdiq ne moshen 83 vjecare, duke lene pas nje krijmtari te jashtezakonshme ne artin shqiptar. Sulejman Pitarka aktori më i madh shqiptar i gjysmës së dytë të shekullit XX u lind në Dibër në vitin 1924. Ka luajtur me sukses rreth 50 role në Teatrin Kombëtar të Tiranës dhe 20 të tjerë në kinema. Ka hyrë në historinë e dramës shqipe si autor i dramës “Familja e peshkatarit”. Më 1927, kur ai ishte në moshën tre vjeçare familja e tij u vendos në Durrës. Këtu kaloi fëmijërinë. Pas mbarimit të shkollës së mesme, filloi punë në bankë. Disa përvoja skenike, pothuaj rastësore, gjatë shërbimit ushtarak (1945 – ’47) e shtynë të interesohej më shumë për teatrin dhe të përfshihej në lëvizjen amatore të Durrësit. Më 1951, u përzgjodh për t’iu bashkangjitur trupës, ende në formim, të Teatrit Popullor (sot Kombëtar) në Tiranë, ku u bë menjëherë margaritari i kurorës. Luajti rreth 50 role, duke shkëlqyer njësoj, si në dramë, ashtu edhe në komedi. Gjate krijimtarise se tij artistike mbeten te paharrueshem rolet e tij ne filmat “Balle per Balle”, “Tinguj Lufte”, “Gjeneral Gramafoni”, “Debatik”, “Oshetime ne Bregdet”, “Rrethimi i Vogel”, “Guna Permbi Tela”, si dhe ne interpretimet e mrekullueshme ne teater. I cilesuar si aktori me i madh shqiptar i gjysmes se dyte te shekullit te XX, Pitarka eshte edhe autor i drames se mirenjohur “Familja e Peshkatarit”
Teatër -Familja e peshkatarit -Shtatë shaljanët -Vajza nga fshati -Trimi i mirë me shokë shumë -Doktor Aleksi -Besa e madhe -Epoka para gjyqit
Filmografia -Loin des barbares - (1994) -Vdekja e burrit - (1991) -Historiani dhe kameleoni - (1989) -Rrethimi i vogël - (1986) -Nata e parë e lirisë - (1984) -Në prag të lirisë - (1981) -Shtëpia jonë e përbashkët - (1981) -Goditja (1980) -Ballë për ballë - (1979) -Gjeneral gramafoni - (1978) -Pas gjurmëve - (1978) -Gunat mbi tela - (1977) -Tinguj lufte - (1976) -Horizonte të hapura - (1968) -Debatik - (1961)
Выпуск № 032 от 21.02.2007 Исмаиль Кадарэ: "Мне снилась Москва" Всемирно известный албанский писатель дает первое интервью для российских читателей Василий ТЮХИН
Исмаиль Кадарэ (род. 1936) - албанский писатель, проживающий в Париже, один из классиков современной мировой литературы. Член Французской академии моральных и политических наук, кавалер ордена Почетного Легиона. В 2005 году стал первым лауреатом международной Букеровской премии. Кадарэ несколько раз выдвигался на Нобелевскую премию по литературе. Его романы опубликованы в сорока странах мира. На русском языке опубликована книга стихов в переводе Давида Самойлова (1961), романы "Генерал мертвой армии" и "Суровая зима", несколько рассказов в журнале "Иностранная литература". В конце 1950-х Исмаиль Кадарэ учился в Литературном институте им. Горького в Москве. Спустя пятьдесят лет писатель дал первое интервью для российских читателей. С Исмаилем КАДАРЭ встретился переводчик Василий ТЮХИН.
- Господин Кадарэ, как вы отнеслись к идее дать интервью для российской публики?
- Не буду скрывать - это меня сильно взволновало. Я дал сотни, если не сказать тысячи, интервью в самых разных странах - от США до Японии, но ни разу еще не обращался к читателям страны, в которой был студентом. Так что можно понять мои переживания. Я учился в Москве и потому много общался на русском языке. Но сейчас такой возможности у меня нет и говорю я уже с трудом. А вот читаю и понимаю по-русски хорошо. Последний раз мне выпал случай поговорить по-русски на севере Италии, где была русская девушка-переводчица из Петербурга. Несколько раньше на международных встречах писателей в Лиссабоне и в Лондоне мне довелось поговорить по-русски с Иосифом Бродским.
- Когда вы впервые приехали в Москву, насколько ваши представления о столице совпали с реальностью? И что вы ощущали, когда пришлось покинуть Москву в связи с ухудшением отношений между СССР и Албанией?
- Москва мне понравилась гораздо больше по сравнению с тем, что я ждал. Советская пропаганда рисовала тот образ Москвы, который казался ей наиболее интересным, а на самом деле был стерильным и унылым. Более интимные стороны жизни большого города, духовное богатство людей, нежность ее девушек и многое другое я смог открыть для себя только после приезда туда. Это была Москва не такая помпезная, но гораздо более теплая. Именно по этой Москве я позднее испытывал ностальгию.
Уезжал я сильно расстроенным. Думаю, что те албанские студенты, которые учились в вашей стране, вообще очень переживали из-за необходимости уезжать после разрыва отношений.
Одно из моих стихотворений, возможно, одно из лучших написанных мной лирических стихотворений, называется по имени русской девушки "Лора" (то есть Лариса). Когда начался конфликт, я вернулся в Тирану и не только был вынужден расстаться с ней, но навсегда потерял возможность даже переписки.
- Хотелось бы вам снова приехать в Россию?
- До тех пор пока поездка в Москву была невозможна, я испытывал просто невыносимую ностальгию. В моей книге "Возвращение в студию" я описал часто снившийся мне сон. В нем я неожиданно оказывался в Москве, в студенческом общежитии. На троллейбусе номер три ехал на Тверской бульвар в Литературный институт. Троллейбус еле полз. Потом на моем пути возникали какие-то канавы и ямы, так что я никак не мог попасть на Пушкинскую площадь. Короче говоря, настоящий кошмар.
Когда поехать в Россию стало вполне реальным, ностальгия, как ни странно, стала слабее. Тем не менее я бы с удовольствием снова посетил Россию, и особенно Москву.
- Вам что-нибудь известно о тех студентах, с которыми вы учились вместе в Литературном институте? Поддерживаете ли вы с ними контакты?
- В 1989 году я оказался в Швеции и встретил там одну писательницу из Риги. Я спросил ее о своем однокурснике поэте Иерониме Стульпанце. К моему большому сожалению, он покончил с собой. Мы были с ним большими друзьями. Я описал Иеронима в романе о моих студенческих годах в Москве, даже под его настоящим именем.
- Речь идет о романе "Сумрак степных богов"?
- Именно о нем. Как только я вернулся в Албанию в 1960 году, ностальгия побудила меня написать эту вещь. Я начал писать роман в 1962 году, но с трудом смог опубликовать его только в 1978-м в сборнике "Мост с тремя арками". Мне не хотелось привлекать к нему чрезмерное внимание. Все, что связано с Россией, многие годы было табу. Тем более история любви албанца и русской девушки.
Но мне помогла совершенно парадоксальная ситуация. В моей книге описывается находящийся в полной изоляции писатель Борис Пастернак, против которого советское государство обрушило всю мощь своей оглушающей пропаганды. А вот теперь слушайте меня внимательно. Поскольку Албания официально находилась в состоянии вражды с советским государством, я позволил себе описать это государство самым негативным образом. Писатель Пастернак, против которого ведется дело, хочешь не хочешь, стал положительным героем. Получилось, что в стране с суровым сталинистским режимом, какой была Албания, осудили кампанию против Пастернака.
На самом деле все то, на что я нападал, было и в Албании. Еще жестче. У нас Пастернака просто расстреляли бы. И вот так получилось, что, используя официальную враждебность к Советскому Союзу, я выступил с либеральных позиций. Албанская критика была дезориентирована и хранила полное молчание, что мне представлялось знаменательным событием. Тем временем один итальянский критик-коммунист, выслуживаясь перед советским коммунизмом, заметил этот парадокс и публично меня обвинил, заявив, что я критикую Советский Союз с "атлантистских" позиций (то есть с крайне западных). Мало нам было своих доносчиков, так еще и западные критики норовили на нас донести!
Тем не менее вместе с государством я осудил и писателей-лизоблюдов, высмеяв их догматические сочинения, их лицемерие, соцреалистические лозунги и доносы друг на друга. Один из персонажей даже выведен под псевдонимом Доносчик, причем по-албански я написал это слово так, как оно произносится по-русски: donoscik.
Шестиэтажное здание на Бутырском Хуторе, где жили писатели и студенты Литинститута, я описал как подобие дантовского ада с шестью кругами. На первом этаже жили конформисты, этажом выше - догматики и так далее вплоть до самого верха - этажа доносчиков. Вы можете сказать, что я и сам жил в этом общежитии. Верно, и я тоже. Ну что ж, я был одним из обитателей этого шестиэтажного ада. Разница заключалась в том, что я осознавал это и рассказал об этих кругах миру. И в этом было мое преимущество.
- О ком из русских писателей вам хотелось бы вспомнить? Какое влияние оказала на ваше творчество русская литература?
- Из времен учебы в институте мне вспоминается Белла Ахмадулина и, конечно, Евгений Евтушенко: он уже окончил институт, но часто приходил к ней. Затем Давид Самойлов, который помог мне издать книгу (Кадарэ И. Лирика, 1961 г. - Прим. ред.). В Ялте в Доме отдыха писателей я познакомился с Константином Паустовским, часто с ним беседовал. Был там еще один драматург по фамилии Арбузов, которого я помню не по его произведениям, а потому, что он увел жену у Паустовского... Или нет, наоборот, - Паустовский у него. Я уже не помню точно. В Доме отдыха в Риге был некто Ермилов, критик. Он так мне не нравился, что казалось, и все остальные его ненавидят. Когда Александр Солженицын приезжал в Париж, мне довелось с ним встретиться. Нас издавало одно издательство - "Файар".
Понятно, что влияние русской литературы было весьма значительным. В юности я был зачарован призраками Шекспира, мрачными немецкими балладами и "Адом" Данте. Как часто бывает с подростками, реалистическая литература меня не привлекала. Позднее наряду с "Дон Кихотом" и античной греческой литературой я познакомился и с русской литературой, которая во многом "выправила" процесс формирования меня как писателя. Гротеск испанского писателя и широта, сладкозвучие русской литературы как бы уравновесили - в хорошем смысле слова - шекспировский трагизм, не позволив мне стать писателем одержимым и, если можно так выразиться по-русски, монохромным.
- Известна ли русская литература в Албании? Изучается ли там русский язык?
- Классическая русская литература известна в Албании очень хорошо. После разрыва отношений в 1960 году произошло то, во что раньше невозможно было поверить: в одночасье исчезли советские флаги, русские песни, советские издания и одновременно в школах было ограничено изучение русского языка. Мы, албанцы, легко впадаем в крайности: от великой дружбы с советским народом мы перешли к такой же великой вражде. Под враждебным натиском устояла только классическая русская литература. Ее продолжали читать и даже переиздавать. После падения коммунизма ситуация почти не изменилась.
Из всей русской литературы вершина для меня - "Мертвые души" Гоголя. Секрет именно в смешении Данте и Сервантеса. Путешествие Чичикова - это своего рода поездка дьявола, собирающего души в русских степях, где полно дон Кихотов. Это ведь настоящее чудо, не правда ли? Русскую литературу я знаю хорошо - от великих классиков до декадентов и авангардистов XX века. Но я не очень хорошо знаю современных писателей.
- Знаете ли вы о том, что ваши произведения читали в Ленинградском университете даже в те годы, когда между нашими странами не было дипломатических отношений, а публикация ваших романов была запрещена в Советском Союзе?
- Нет, я об этом не знал. Могу сказать, что меня это очень тронуло. Вы упомянули о том, что мои книги были запрещены у вас. Для нас, писателей бывшего восточного блока, это совершенно особое воспоминание. Мы учились по запрещенным книгам. Сначала это были книги западных авторов, тех, кого называли "буржуазные декаденты". Потом книги наших старых писателей, которые считались вредными. Затем дошла очередь и до нас, современных авторов. То у одного, то у другого запрещали какую-нибудь книгу. У меня было четыре или пять таких.
Россия - это страна, где издали первый перевод моей книги, еще в 1960 году. Считается, что впервые меня издали в Париже, но на самом деле французское издание вышло только в 1970 году. Тем не менее в России, где меня издали раньше всех - именно в России! - мои книги были запрещены.
- Вы не задумывались, почему так произошло? Были какие-то политические причины или это просто недоразумение?
- Похоже, что были и политические причины (разрыв между нашими странами), но по сути - просто недоразумение, вызванное, как мне кажется, публикацией моего романа "Зима великого одиночества" (в русском переводе "Суровая зима" - Прим. ред.). В этом романе описывается разрыв отношений маленькой Албании со всем социалистическим лагерем, и в первую очередь с Россией. Этот разрыв мне, как и большинству албанцев, казался явлением положительным, поскольку у нас возникла иллюзия, что разрыв отношений Албании с Россией и советским блоком приведет нашу страну в Западную Европу. К несчастью, это не произошло. Энвер Ходжа вырвал Албанию из советского блока не для того, чтобы ее либерализовать, а для того, чтобы превратить в самое жестокое сталинистское государство. Это было нашей трагедией.
Похоже, создалось ошибочное впечатление, что в моем романе осуждалась Россия. На самом деле в нем дана глобальная приводящая в ужас картина коммунистической империи, центром которой была советская Россия. Осуждая гигантскую машину коммунистической империи, я осудил и албанский коммунизм, самый жестокий из всех. На Западе роман был издан в 1978 году и имел успех. В Албании был плохо встречен. Когда после падения коммунизма этот роман был издан у вас, я обрадовался. Значит, русские осознали, что книга направлена не против России, а против всего, что сами русские и ненавидели.
- В 2005 году вы получили международную Букеровскую премию в Великобритании, одну из самых престижных литературных премий. Ваши романы печатаются во всем мире. Почему, как вы считаете, в России они по-прежнему не очень известны?
- Возможно, это своего рода инерция, оставшаяся с прежних времен. Я писатель, а не политик, и я хочу говорить без цензуры, без оглядки на дипломатию. Политики обычно говорят так: да, бывает, что правительства становятся врагами, а народы все равно любят друг друга. Случается, конечно, и так, но чаще реальность далека от этой идиллической картины. Длительная, почти сорокалетняя вражда между маленькой Албанией и огромной Россией оставляет свои следы. Горько это говорить, но мне кажется, что между Россией и Албанией до сих пор прохладные отношения. Пройдут ли они? Надеюсь, что да. Напряженность между странами, будь то великие государства или небольшие, это ненормально. Возможно, после установления мира на Балканах изменится и восприятие России со стороны неславянских народов Балканского полуострова.
- Думаете, литература может сыграть какую-то роль в этом процессе?
- Нисколько в этом не сомневаюсь. Мне нравится верить в чудодейственную силу литературы. В эпоху коммунизма, когда мы все были частью того, что называлось восточным блоком, я осознавал, что ваша классическая литература - самая могучая по сравнению с литературой всех остальных стран-союзников. И спрашивал себя: ну ладно, мы все пали так низко, но как получилось, что русская литература позволила России докатиться до такого состояния? Я понимал, что это наивно, но моя вера в магическую силу литературы побеждала любую логику.
- Не могли бы вы немного рассказать о вашей первой книге, изданной в Москве. Я читал, что там была некая любопытная история с предисловием.
- Да, это верно. Книгу подготовил к изданию Давид Самойлов, выдающийся поэт и переводчик. Однажды он, очень обеспокоенный, позвал меня и сказал, что мне нужно отказаться, потому что "Издательство иностранной литературы" поставило условие: книга сопровождается предисловием Самойлова, в котором он критикует сборник за "следы западного декадентства". Он настаивал, чтобы я не издавал книгу: подобная критика могла оказаться катастрофой для меня, начинающего поэта.
Я закричал: нет, пиши, что хочешь, лишь бы книга вышла. Он тоже начал кричать и заявил, что я больной на голову. Но мою решимость нельзя было поколебать. Подобное предисловие не только не казалось мне чем-то ужасным, я считал, что в нем есть особая ценность! Ведь меня ставили в один ряд с писателями, к произведениям которых нужно было писать разъясняющие предисловия. Меня считали настоящим зарубежным писателем! Я был уверен, что половина студентов литинститута имени Горького только мечтать могла о подобном. Кто-то - под влиянием распространявшегося либерального духа, кто-то - из жажды славы, а кто-то, естественно, из снобизма. Не стану скрывать, все это относилось и ко мне самому.
И вот так Давид Самойлов вопреки собственной воле написал предисловие. Заменил слово "декадентство" словом "модернизм", за "следы" которого меня и укорял. После этого он, вероятно, переживал: ведь предисловие совершенно не соответствовало его убеждениям. Но он был ни в чем не виноват. Мне очень жаль, что пока он еще был жив, я не смог сказать ему: Давид, не переживай по поводу этого предисловия! Ты вел себя честно.
7 comments:
Nderron jete aktori i madh shqiptar Sulejman Pitarka. Artisti i mirenjohur i teatrit dhe kinematografise shqiptare vdiq ne moshen 83 vjecare, duke lene pas nje krijmtari te jashtezakonshme ne artin shqiptar.
Sulejman Pitarka aktori më i madh shqiptar i gjysmës së dytë të shekullit XX u lind në Dibër në vitin 1924. Ka luajtur me sukses rreth 50 role në Teatrin Kombëtar të Tiranës dhe 20 të tjerë në kinema. Ka hyrë në historinë e dramës shqipe si autor i dramës “Familja e peshkatarit”. Më 1927, kur ai ishte në moshën tre vjeçare familja e tij u vendos në Durrës. Këtu kaloi fëmijërinë. Pas mbarimit të shkollës së mesme, filloi punë në bankë.
Disa përvoja skenike, pothuaj rastësore, gjatë shërbimit ushtarak (1945 – ’47) e shtynë të interesohej më shumë për teatrin dhe të përfshihej në lëvizjen amatore të Durrësit.
Më 1951, u përzgjodh për t’iu bashkangjitur trupës, ende në formim, të Teatrit Popullor (sot Kombëtar) në Tiranë, ku u bë menjëherë margaritari i kurorës. Luajti rreth 50 role, duke shkëlqyer njësoj, si në dramë, ashtu edhe në komedi.
Gjate krijimtarise se tij artistike mbeten te paharrueshem rolet e tij ne filmat “Balle per Balle”, “Tinguj Lufte”, “Gjeneral Gramafoni”, “Debatik”, “Oshetime ne Bregdet”, “Rrethimi i Vogel”, “Guna Permbi Tela”, si dhe ne interpretimet e mrekullueshme ne teater. I cilesuar si aktori me i madh shqiptar i gjysmes se dyte te shekullit te XX, Pitarka eshte edhe autor i drames se mirenjohur “Familja e Peshkatarit”
Teatër
-Familja e peshkatarit
-Shtatë shaljanët
-Vajza nga fshati
-Trimi i mirë me shokë shumë
-Doktor Aleksi
-Besa e madhe
-Epoka para gjyqit
Filmografia
-Loin des barbares - (1994)
-Vdekja e burrit - (1991)
-Historiani dhe kameleoni - (1989)
-Rrethimi i vogël - (1986)
-Nata e parë e lirisë - (1984)
-Në prag të lirisë - (1981)
-Shtëpia jonë e përbashkët - (1981)
-Goditja (1980)
-Ballë për ballë - (1979)
-Gjeneral gramafoni - (1978)
-Pas gjurmëve - (1978)
-Gunat mbi tela - (1977)
-Tinguj lufte - (1976)
-Horizonte të hapura - (1968)
-Debatik - (1961)
Oh i ziu ! Mua gjithmone me kujtohet me violinen e thyer ne dore ... :( ! I nderuar qofte kujtimi i tij !
Выпуск № 032 от 21.02.2007
Исмаиль Кадарэ:
"Мне снилась Москва"
Всемирно известный албанский писатель дает первое интервью для российских читателей
Василий ТЮХИН
Исмаиль Кадарэ (род. 1936) - албанский писатель, проживающий в Париже, один из классиков современной мировой литературы. Член Французской академии моральных и политических наук, кавалер ордена Почетного Легиона. В 2005 году стал первым лауреатом международной Букеровской премии. Кадарэ несколько раз выдвигался на Нобелевскую премию по литературе. Его романы опубликованы в сорока странах мира. На русском языке опубликована книга стихов в переводе Давида Самойлова (1961), романы "Генерал мертвой армии" и "Суровая зима", несколько рассказов в журнале "Иностранная литература". В конце 1950-х Исмаиль Кадарэ учился в Литературном институте им. Горького в Москве. Спустя пятьдесят лет писатель дал первое интервью для российских читателей. С Исмаилем КАДАРЭ встретился переводчик Василий ТЮХИН.
- Господин Кадарэ, как вы отнеслись к идее дать интервью для российской публики?
- Не буду скрывать - это меня сильно взволновало. Я дал сотни, если не сказать тысячи, интервью в самых разных странах - от США до Японии, но ни разу еще не обращался к читателям страны, в которой был студентом. Так что можно понять мои переживания. Я учился в Москве и потому много общался на русском языке. Но сейчас такой возможности у меня нет и говорю я уже с трудом. А вот читаю и понимаю по-русски хорошо. Последний раз мне выпал случай поговорить по-русски на севере Италии, где была русская девушка-переводчица из Петербурга. Несколько раньше на международных встречах писателей в Лиссабоне и в Лондоне мне довелось поговорить по-русски с Иосифом Бродским.
- Когда вы впервые приехали в Москву, насколько ваши представления о столице совпали с реальностью? И что вы ощущали, когда пришлось покинуть Москву в связи с ухудшением отношений между СССР и Албанией?
- Москва мне понравилась гораздо больше по сравнению с тем, что я ждал. Советская пропаганда рисовала тот образ Москвы, который казался ей наиболее интересным, а на самом деле был стерильным и унылым. Более интимные стороны жизни большого города, духовное богатство людей, нежность ее девушек и многое другое я смог открыть для себя только после приезда туда. Это была Москва не такая помпезная, но гораздо более теплая. Именно по этой Москве я позднее испытывал ностальгию.
Уезжал я сильно расстроенным. Думаю, что те албанские студенты, которые учились в вашей стране, вообще очень переживали из-за необходимости уезжать после разрыва отношений.
Одно из моих стихотворений, возможно, одно из лучших написанных мной лирических стихотворений, называется по имени русской девушки "Лора" (то есть Лариса). Когда начался конфликт, я вернулся в Тирану и не только был вынужден расстаться с ней, но навсегда потерял возможность даже переписки.
- Хотелось бы вам снова приехать в Россию?
- До тех пор пока поездка в Москву была невозможна, я испытывал просто невыносимую ностальгию. В моей книге "Возвращение в студию" я описал часто снившийся мне сон. В нем я неожиданно оказывался в Москве, в студенческом общежитии. На троллейбусе номер три ехал на Тверской бульвар в Литературный институт. Троллейбус еле полз. Потом на моем пути возникали какие-то канавы и ямы, так что я никак не мог попасть на Пушкинскую площадь. Короче говоря, настоящий кошмар.
Когда поехать в Россию стало вполне реальным, ностальгия, как ни странно, стала слабее. Тем не менее я бы с удовольствием снова посетил Россию, и особенно Москву.
- Вам что-нибудь известно о тех студентах, с которыми вы учились вместе в Литературном институте? Поддерживаете ли вы с ними контакты?
- В 1989 году я оказался в Швеции и встретил там одну писательницу из Риги. Я спросил ее о своем однокурснике поэте Иерониме Стульпанце. К моему большому сожалению, он покончил с собой. Мы были с ним большими друзьями. Я описал Иеронима в романе о моих студенческих годах в Москве, даже под его настоящим именем.
- Речь идет о романе "Сумрак степных богов"?
- Именно о нем. Как только я вернулся в Албанию в 1960 году, ностальгия побудила меня написать эту вещь. Я начал писать роман в 1962 году, но с трудом смог опубликовать его только в 1978-м в сборнике "Мост с тремя арками". Мне не хотелось привлекать к нему чрезмерное внимание. Все, что связано с Россией, многие годы было табу. Тем более история любви албанца и русской девушки.
Но мне помогла совершенно парадоксальная ситуация. В моей книге описывается находящийся в полной изоляции писатель Борис Пастернак, против которого советское государство обрушило всю мощь своей оглушающей пропаганды. А вот теперь слушайте меня внимательно. Поскольку Албания официально находилась в состоянии вражды с советским государством, я позволил себе описать это государство самым негативным образом. Писатель Пастернак, против которого ведется дело, хочешь не хочешь, стал положительным героем. Получилось, что в стране с суровым сталинистским режимом, какой была Албания, осудили кампанию против Пастернака.
На самом деле все то, на что я нападал, было и в Албании. Еще жестче. У нас Пастернака просто расстреляли бы. И вот так получилось, что, используя официальную враждебность к Советскому Союзу, я выступил с либеральных позиций. Албанская критика была дезориентирована и хранила полное молчание, что мне представлялось знаменательным событием. Тем временем один итальянский критик-коммунист, выслуживаясь перед советским коммунизмом, заметил этот парадокс и публично меня обвинил, заявив, что я критикую Советский Союз с "атлантистских" позиций (то есть с крайне западных). Мало нам было своих доносчиков, так еще и западные критики норовили на нас донести!
Тем не менее вместе с государством я осудил и писателей-лизоблюдов, высмеяв их догматические сочинения, их лицемерие, соцреалистические лозунги и доносы друг на друга. Один из персонажей даже выведен под псевдонимом Доносчик, причем по-албански я написал это слово так, как оно произносится по-русски: donoscik.
Шестиэтажное здание на Бутырском Хуторе, где жили писатели и студенты Литинститута, я описал как подобие дантовского ада с шестью кругами. На первом этаже жили конформисты, этажом выше - догматики и так далее вплоть до самого верха - этажа доносчиков. Вы можете сказать, что я и сам жил в этом общежитии. Верно, и я тоже. Ну что ж, я был одним из обитателей этого шестиэтажного ада. Разница заключалась в том, что я осознавал это и рассказал об этих кругах миру. И в этом было мое преимущество.
- О ком из русских писателей вам хотелось бы вспомнить? Какое влияние оказала на ваше творчество русская литература?
- Из времен учебы в институте мне вспоминается Белла Ахмадулина и, конечно, Евгений Евтушенко: он уже окончил институт, но часто приходил к ней. Затем Давид Самойлов, который помог мне издать книгу (Кадарэ И. Лирика, 1961 г. - Прим. ред.). В Ялте в Доме отдыха писателей я познакомился с Константином Паустовским, часто с ним беседовал. Был там еще один драматург по фамилии Арбузов, которого я помню не по его произведениям, а потому, что он увел жену у Паустовского... Или нет, наоборот, - Паустовский у него. Я уже не помню точно. В Доме отдыха в Риге был некто Ермилов, критик. Он так мне не нравился, что казалось, и все остальные его ненавидят. Когда Александр Солженицын приезжал в Париж, мне довелось с ним встретиться. Нас издавало одно издательство - "Файар".
Понятно, что влияние русской литературы было весьма значительным. В юности я был зачарован призраками Шекспира, мрачными немецкими балладами и "Адом" Данте. Как часто бывает с подростками, реалистическая литература меня не привлекала. Позднее наряду с "Дон Кихотом" и античной греческой литературой я познакомился и с русской литературой, которая во многом "выправила" процесс формирования меня как писателя. Гротеск испанского писателя и широта, сладкозвучие русской литературы как бы уравновесили - в хорошем смысле слова - шекспировский трагизм, не позволив мне стать писателем одержимым и, если можно так выразиться по-русски, монохромным.
- Известна ли русская литература в Албании? Изучается ли там русский язык?
- Классическая русская литература известна в Албании очень хорошо. После разрыва отношений в 1960 году произошло то, во что раньше невозможно было поверить: в одночасье исчезли советские флаги, русские песни, советские издания и одновременно в школах было ограничено изучение русского языка. Мы, албанцы, легко впадаем в крайности: от великой дружбы с советским народом мы перешли к такой же великой вражде. Под враждебным натиском устояла только классическая русская литература. Ее продолжали читать и даже переиздавать. После падения коммунизма ситуация почти не изменилась.
Из всей русской литературы вершина для меня - "Мертвые души" Гоголя. Секрет именно в смешении Данте и Сервантеса. Путешествие Чичикова - это своего рода поездка дьявола, собирающего души в русских степях, где полно дон Кихотов. Это ведь настоящее чудо, не правда ли? Русскую литературу я знаю хорошо - от великих классиков до декадентов и авангардистов XX века. Но я не очень хорошо знаю современных писателей.
- Знаете ли вы о том, что ваши произведения читали в Ленинградском университете даже в те годы, когда между нашими странами не было дипломатических отношений, а публикация ваших романов была запрещена в Советском Союзе?
- Нет, я об этом не знал. Могу сказать, что меня это очень тронуло. Вы упомянули о том, что мои книги были запрещены у вас. Для нас, писателей бывшего восточного блока, это совершенно особое воспоминание. Мы учились по запрещенным книгам. Сначала это были книги западных авторов, тех, кого называли "буржуазные декаденты". Потом книги наших старых писателей, которые считались вредными. Затем дошла очередь и до нас, современных авторов. То у одного, то у другого запрещали какую-нибудь книгу. У меня было четыре или пять таких.
Россия - это страна, где издали первый перевод моей книги, еще в 1960 году. Считается, что впервые меня издали в Париже, но на самом деле французское издание вышло только в 1970 году. Тем не менее в России, где меня издали раньше всех - именно в России! - мои книги были запрещены.
- Вы не задумывались, почему так произошло? Были какие-то политические причины или это просто недоразумение?
- Похоже, что были и политические причины (разрыв между нашими странами), но по сути - просто недоразумение, вызванное, как мне кажется, публикацией моего романа "Зима великого одиночества" (в русском переводе "Суровая зима" - Прим. ред.). В этом романе описывается разрыв отношений маленькой Албании со всем социалистическим лагерем, и в первую очередь с Россией. Этот разрыв мне, как и большинству албанцев, казался явлением положительным, поскольку у нас возникла иллюзия, что разрыв отношений Албании с Россией и советским блоком приведет нашу страну в Западную Европу. К несчастью, это не произошло. Энвер Ходжа вырвал Албанию из советского блока не для того, чтобы ее либерализовать, а для того, чтобы превратить в самое жестокое сталинистское государство. Это было нашей трагедией.
Похоже, создалось ошибочное впечатление, что в моем романе осуждалась Россия. На самом деле в нем дана глобальная приводящая в ужас картина коммунистической империи, центром которой была советская Россия. Осуждая гигантскую машину коммунистической империи, я осудил и албанский коммунизм, самый жестокий из всех. На Западе роман был издан в 1978 году и имел успех. В Албании был плохо встречен. Когда после падения коммунизма этот роман был издан у вас, я обрадовался. Значит, русские осознали, что книга направлена не против России, а против всего, что сами русские и ненавидели.
- В 2005 году вы получили международную Букеровскую премию в Великобритании, одну из самых престижных литературных премий. Ваши романы печатаются во всем мире. Почему, как вы считаете, в России они по-прежнему не очень известны?
- Возможно, это своего рода инерция, оставшаяся с прежних времен. Я писатель, а не политик, и я хочу говорить без цензуры, без оглядки на дипломатию. Политики обычно говорят так: да, бывает, что правительства становятся врагами, а народы все равно любят друг друга. Случается, конечно, и так, но чаще реальность далека от этой идиллической картины. Длительная, почти сорокалетняя вражда между маленькой Албанией и огромной Россией оставляет свои следы. Горько это говорить, но мне кажется, что между Россией и Албанией до сих пор прохладные отношения. Пройдут ли они? Надеюсь, что да. Напряженность между странами, будь то великие государства или небольшие, это ненормально. Возможно, после установления мира на Балканах изменится и восприятие России со стороны неславянских народов Балканского полуострова.
- Думаете, литература может сыграть какую-то роль в этом процессе?
- Нисколько в этом не сомневаюсь. Мне нравится верить в чудодейственную силу литературы. В эпоху коммунизма, когда мы все были частью того, что называлось восточным блоком, я осознавал, что ваша классическая литература - самая могучая по сравнению с литературой всех остальных стран-союзников. И спрашивал себя: ну ладно, мы все пали так низко, но как получилось, что русская литература позволила России докатиться до такого состояния? Я понимал, что это наивно, но моя вера в магическую силу литературы побеждала любую логику.
- Не могли бы вы немного рассказать о вашей первой книге, изданной в Москве. Я читал, что там была некая любопытная история с предисловием.
- Да, это верно. Книгу подготовил к изданию Давид Самойлов, выдающийся поэт и переводчик. Однажды он, очень обеспокоенный, позвал меня и сказал, что мне нужно отказаться, потому что "Издательство иностранной литературы" поставило условие: книга сопровождается предисловием Самойлова, в котором он критикует сборник за "следы западного декадентства". Он настаивал, чтобы я не издавал книгу: подобная критика могла оказаться катастрофой для меня, начинающего поэта.
Я закричал: нет, пиши, что хочешь, лишь бы книга вышла. Он тоже начал кричать и заявил, что я больной на голову. Но мою решимость нельзя было поколебать. Подобное предисловие не только не казалось мне чем-то ужасным, я считал, что в нем есть особая ценность! Ведь меня ставили в один ряд с писателями, к произведениям которых нужно было писать разъясняющие предисловия. Меня считали настоящим зарубежным писателем! Я был уверен, что половина студентов литинститута имени Горького только мечтать могла о подобном. Кто-то - под влиянием распространявшегося либерального духа, кто-то - из жажды славы, а кто-то, естественно, из снобизма. Не стану скрывать, все это относилось и ко мне самому.
И вот так Давид Самойлов вопреки собственной воле написал предисловие. Заменил слово "декадентство" словом "модернизм", за "следы" которого меня и укорял. После этого он, вероятно, переживал: ведь предисловие совершенно не соответствовало его убеждениям. Но он был ни в чем не виноват. Мне очень жаль, что пока он еще был жив, я не смог сказать ему: Давид, не переживай по поводу этого предисловия! Ты вел себя честно.
shume te drejte ke ti vella/moter anonymous.
une i kuptova te gjitha nje per nje
ı paharruar qofte kujtimi.ishte aktori qe doja me shume nga brezi i vjeter dhe u bera shume keq kur ja pashe shpalljen.
Thank you Russian anonim !
Post a Comment